Обладатель Кубка Дэвиса и победитель 14 турниров ATP Дмитрий Турсунов в 2017 году завершил игровую карьеру и начал тренерскую. Он работал с Еленой Весниной и нынешней восьмой ракеткой мира Ариной Соболенко, которая под руководством Турсунова вошла в топ-15 и выиграла US Open в паре.
Вторая часть большого интервью Турсунова Metaratings.ru получилась очень личной и откровенной. Дмитрий подробно рассказал, чем опасно неудержимое желание родителей сделать из ребенка теннисиста и их главных ошибках, в том числе и на своем примере. Также вы узнаете:
- Почему Дмитрий больше не работает с Соболенко;
- Каковы главные проблемы детского тенниса в России;
- Какие издевательства от родителей терпели в детстве его ровесники;
- Из-за каких детских проблем страдал сам Турсунов.
А по ссылке ниже – первая, не менее интересная часть нашей большой беседы, в которой речь шла об американской жизни, дискриминации российских игроков в своей же стране, перспективах Медведева, обвинениях Кафельникова и даже о том, как можно радоваться разрыву связки на любительском турнире.
«Не знаю, что помешает Соболенко стать первой в мире»
– Почему вы не ушли из тенниса после окончания карьеры, как это сделали Сафины, например. Вы же не любили теннис.
– В первую очередь, было страшно. Не совсем понимал, куда идти. Плюс перфекционизм не позволяет мне принять, что я буду не очень хорошим специалистом в другой сфере. Еще не чувствовал, что у меня есть финансовая подушка. Также не хотел пытать счастья в другой профессии, а потом понять, что она мне не очень нравится.
33 года я играл в теннис, понимал, что хорошо в этом разбираюсь, у меня было желание помогать. Мне даже во время карьеры было интереснее подсказывать по ходу тренировки, чем самому тренироваться. Это перетекло в тренерскую работу, мне это очень нравится. Я фанател от работы с Ариной [Соболенко]. Но распирает меня только в том случае, если человек хочет, мне трудно заставлять.
– Вы стали жить хуже после окончания карьеры?
– С финансовой точки зрения конечно. Но и меньше финансовой ответственности. Я не жалуюсь.
– В 2018 году вы были счастливы больше всего?
– Да, было крутое время, мы побеждали, Арина [Соболенко] поднялась в топ-15. Однако концовку игровой карьеры я любил не меньше. Но тогда не хватало ресурсов для дальнейшего развития. Я хотел, чтобы у меня что-то осталось после завершения, боялся потратить все на тренеров. Я знаю парника Фредерика Нильсена, который ушел в одиночку, хотя выигрывал «большой шлем» в паре, и мог бы много зарабатывать. А в одиночке он катался по фьючерсам и челленджерам. Но там побирался. Я не такой.
– Какие выводы вы сделали по итогам работы с Соболенко?
– Слишком много переживаний на эту тему, а эмоции мешают делать выводы. Она безумно талантливая спортсменка, фанатик своего дела. Не знаю, что ей помешает стать первой в мире. Это лишь вопрос времени и взросления. Со мной или без меня. Я понимаю, какой вклад внес в ее прогресс, но она бы заиграла и с другими тренерами – вопрос, насколько быстро и качественно. Как бы я в себе ни сомневался, я разбираюсь в том, чем занимаюсь. Готов до упора спорить с любым, кто говорит иначе.
– Хорошо, задам конкретный вопрос. Надо было быть сдержаннее?
– Вообще, мне по жизни надо быть более сдержанным. Все мы допускаем ошибки, вопрос, насколько другие люди готовы прощать их. Я накосячил достаточно в работе и с ней, и с Весниной – это факт. Сейчас делаю выводы и усиленно стараюсь себя корректировать. Я рад, что у меня осталось желание работать и развиваться.
– Какие косяки были с Соболенко и Весниной?
– В случае с Леной я себе поставил задачу поменять вещи в игре, которые она, на мой взгляд, не хотела менять. Надо было иметь больше чутья и понимания. Я, может быть, не проговаривал эти вещи вслух.
В случае с Ариной было гораздо больше косяков, просто с Леной мы работали недолго, возможно поэтому. Арина не очень любит критику на личном уровне, я же перегибал палку. Иногда забываешь, что ей на тот момент было 20 лет. Она в каких-то вещах очень взрослая, в каких-то не очень. Было благородное желание помочь ей во всех аспектах жизни, но критика не была востребована с ее стороны, а я продолжал гнуть свою линию. На конфликте работать тяжело. Мы оба достаточно гордые, но кто-то должен был пойти навстречу. Возможно, я должен был быть мудрее и снисходительнее ко многим вещам. Она отличная девчонка со своими плюсами и минусами. Я излишне заострял внимание на минусах.
«Если мы в условном Урюпинске построим миллион кортов, люди не будут туда ходить. Им есть нечего, не то что платить за детский спорт»
– Детский, юниорский теннис вас не прельщает?
– Я не против детских тренеров, но я гораздо эффективнее на высоком уровне, где надо уже не учить передвигать шахматные фигуры, а рассказывать, почему игрок передвигает их именно так, учить думать наперед.
В других интервью я стеснялся говорить, что я хороший тренер, но вам впервые скажу, что я реально круто шарю в биомеханике, технике, нюансах. Есть очень хорошие тренеры, которые знают, как развивать детей, заинтересовать, чтобы они не шли на теннис как на работу. Я же силен в другом.
– А взять юниора в 15-16 лет и довести до топ-уровня?
– Это можно. Может, это даже будет интереснее. Но там финансовая сторона полностью отсутствует. Для юниорского спорта тренер из высшего тенниса – как правило, неподъемная ноша. А если родители олигархи, этому ребенку теннис как правило до такой лампочки, что там не будет развития, надо будет их пинать как осла в гору. Я не специализируюсь только на взрослых мальчиках и девочках, но так получилось, что меня пригласили в женский теннис. Пол? Без разницы. Критерий – человек должен гореть.
– То есть тренер Турсунов вряд ли бы смог тренировать игрока Турсунова?
– Скорее всего, не смог бы. С другой стороны, смог бы я-тренер заинтересовать себя-игрока развиваться? Когда я стал получать удовольствие, я и тренировался совсем по-другому. Я не фанатик как Надаль и другие топы, но понимаю, что мне теннис дал и благодарен ему за это. Отец хотел, чтобы я играл, вложил неимоверные ресурсы. Я задумывался, смог бы я сделать то же самое… Он, конечно, видел во мне талант и будущее. Но был внутренний конфликт – от его безумного желания у меня пропадало желание.
– Вы сейчас следите за детским теннисом?
– Пока в свободном полете, мне интересен юношеский, детский спорт. Плюс я наслышан о его проблемах, сам через это проходил. Наверное, у любой системы будут изъяны, ее сложно изменить.
Любая проблема в любом спорте кроется в тренерах. Многие факторы могут напрочь отбить мотивацию хороших тренеров, заинтересованных в саморазвитии.
– Какие например?
– Они должны чувствовать уважение, но не только в качестве зарплаты. Важно, чтобы родители не бегали от одного тренера к другому. Это часто происходит после каких-то непонятных поражений, запинок, которые к тренеру не имеют отношения. Тренер работает с игроком 4-5 часов в день, все остальное время ребенок с родителями, которые говорят ему: ты должен, обязан, мы заложили квартиру и т.д. А ты такой-сякой, не можешь выиграть. Тренер может передавать опыт, но часто этот опыт как хороший рецепт гадят самовольничеством родители.
Второй момент – у нас зачастую тренер с большим количеством клиентов не тот, кто хорошо работает, а у кого много подписчиков в Инстаграме. Предприимчивые, с красивой оберткой, но без начинки, могут загнобить хороших тренеров. Фамилии не буду называть. Встречаются те, кого вообще нельзя называть тренерами, но они вливаются в коммерцию, у них есть время в клубах. В клубе моего друга Феликса Кацмана в Новосибирске тренеры просто тренируют, а клиентами обеспечивает он сам, никто за них не грызется. За этим будущее.
Плюс даже в Москве видел много клубов, вроде бы в центре, а условия такие, что чувствуешь себя крысой в подвале, ютишься. Ощущение, что тебе делают одолжение, давая корт за 3-4 тысячи.
– Михаил Южный недавно критиковал федерацию за то, что она не обеспечивает массовость.
– Очень тяжело создать массовость, когда население не зарабатывает достаточно много. В Америке у людей в небольшом городе есть местный клуб или несколько бесплатных кортов, но даже если мы в условном Урюпинске построим миллион кортов, люди с их уровнем доходов не будут туда ходить. Там люди пытаются просто выжить, им есть нечего, не то что платить за детский спорт.
Нет продолжения детского и юношеского спорта в университетский. Нет культуры не только теннисной, а в целом спортивной. Наверное, Москва и Питер – исключения. Но в регионах точно и зарплаты поменьше, и желания.
Мы пытались как-то в Петербурге организовать детский турнир и столкнулись с проблемами, которые никто не хочет решить. Для проведения есть требования привлекать ребят с высоким рейтингом, но завлечь можно, только заплатив им. И мы уговариваем игроков, чтобы они приехали. Это дикость.
– Сколько стоит привести топ-юниора в Санкт-Петербург?
– Это не то что ему надо давать на лапу, хотя может и такое тоже практикуется. Надо им оплачивать поездку, расходы. Какая-то категория турниров может быть неинтересна для игрока из топ-10. Но, чтобы провести турнир высокого уровня, ты обязан их привлекать. А родители начинают мутить с рейтингом: боятся проиграть и принимают решение исходя не из развития ребенка, а чтобы он не проиграл Васе, с которым конкурирует.
Но это бред для юниорского тенниса – это не коммерческое предприятие, где есть билеты, ТВ-права. Дети должны конкурировать. Им приходилось ездить в разные точки мира, чтобы играть турниры высокой категории, а мы пытались помочь им и сделать это в Питере. Но когда тебе приходится плыть против течения, чтобы другим было хорошо, начинаешь задавать вопросы, для чего это надо.
«У меня хватает своих тараканов. Все идет из детства. Депрессии, самооценка ниже плинтуса»
– Приведите примеры неадекватного поведения родителей по отношению к ребенку?
– Со мной, слава Богу, этого не происходило, но я тренировался с детьми, над которыми реально издевались. Мне было 9-10 лет, а девочку моего возраста родители заставляли делать по 50 кенгуру без остановки, когда взрослые профессионалы не могут сделать качественно 10 раз. Когда она уставала, ей давали пинок под пятую точку, она аж подлетала в воздухе.
Прыгалками били, ракетки о голову детей ломали. Одной девочке мама нагружала рюкзак книжками и заставляла ее бегать по кругу по этажам. Если она проигрывала, не давала ей есть и ведро надевала на голову при людях. Девочка заиграла, была талантливая, но могла бы быть более успешной, если бы не детские травмы. Уверен, что была побочка от действий родителей. Сейчас уже закончила.
Таких историй много, к сожалению. Но это в основном истории с родителями из России, Сербии, Хорватии, Болгарии, где до сих пор приемлемо по заднице получить. В Америке это невозможно сделать – сразу полиция, сажают, ребенка забирают, там даже разбираться не будут, имело смысл бить ребенка или нет. Но если ты не можешь ударить, то можешь прессануть морально. Так что и в Америке своих историй хватает.
Не отпугиваю от профессионального спорта. Это в целом дело неплохое, но чаще, чем хотелось бы, ребенок не хочет заниматься, а его заставляют. С другой стороны, не так много людей в раннем возрасте знают, чего хотят, и стыкуются с хорошим тренером. Это уникальные случаи. К сожалению, так будет всегда, скорее всего. Это проблема уже воспитания детей в целом, а не только тенниса. Давление и страх поражения становятся настолько большими, что дети теряют интерес.
У меня своих тараканов хватает. Все идет из детства. Боязнь проигрывать, играть, слишком серьезное давление результата на психику. Депрессии. За пределами корта – проблемы в личной жизни, дисконнект во взаимоотношениях, самооценка ниже плинтуса. Не надо это прятать в чулан. Надо об этом говорить.
– У вас тоже было тяжелое детство в плане желания родителей вырастить из вас топ-спортсмена?
– Обо всем говорить не буду. Но сам хочу сейчас менять свой характер, не стесняться, не казаться лучше, чем ты есть на самом деле. То, что я делал в жизни до этого момента, приводило к результатам, которых я бы не хотел. У меня есть друзья, которые искренне хотят помочь и видят во мне человека лучшего, чем вижу я.
Через многое, о чем говорил выше, я сам проходил и до сих пор прохожу, в каких-то ситуациях страдаю. В целом я пессимист, хотя часто создаю впечатление душки, но внутри много переживаний, сомнений, страхов, неуверенности в себе и в том, что делаю. В целом жизнь хорошая, но я люблю помусолить негативные вещи, и это влечет печальные последствия. Самокритика завышена. Это все из детства, потому что я должен был всегда побеждать, чтобы радовать отца.
Упрямость, гордыня, желание корректировать все подряд, перфекционизм нездоровый. Может, перфекционизм мне помогает достигать результатов, но у меня он проваливается в сторону докапывания. Я делаю общение со мной невыносимым – людям не под силу настолько заморачиваться. Это съедает изнутри заживо. В теннисе есть место перфекционизму и есть место тому, что ты просто отпускаешь вожжи, и лошадь сама доедет как уже обучена. Со вторым у меня проблемы.
Понимаю, как мне мешал страх результата. Результат для меня – все. Это та установка, которую я в работе пытаюсь сейчас выбить напрочь из игрока. Ты не можешь развиваться без желания выигрывать, но это не должно стоять во главе всего.
Был страх играть с более сильными соперниками, избегал этого. В какой-то момент осознал, что без игры с сильными ты не понимаешь, куда расти. После этого сразу качество игры улучшилось. Мне был важен уже не только рейтинг. Надеясь на то, что я обгоню Федерера, я понимал, что как бы ни прятался в Африке или Узбекистане, как бы ни набирал очки, это путь в никуда. Но на это ушло много времени.
Я не такой терпеливый, пытаюсь сделать человека идеальным. Сейчас понимаю, что репрессивными методами человека не поменять. Часто забываю, что игроку это не надо, он видит жизнь по-другому.
Основные тараканы – неуверенность в себе. Мне запала фраза Михаила Жванецкого «Оставьте меня в моем одиночестве, но не оставляйте меня». Я удивился, когда узнал, что Жванецкий был достаточно закомплексованным и ранимым человеком. Сейчас понимаю, что все страхи приходили, потому что я себя на них настраивал неосознанно. Сам создавал ситуации, когда страхи воплощались в реальность.
И опять же из детства у меня есть позиция, что ты никому не нужен, кроме своих родителей. Это часто мешает мне доверять людям. Я открываюсь немногим, но к ним безумно привязываюсь, страшно терять этих людей. Понимаю, что одновременно я этих людей терроризировал, пытался сделать их идеальными, воспитывать. Сейчас стараюсь измениться, становиться более позитивным, меньше бояться. Надеюсь, это потянет меня в лучшую сторону.
– Какие у вас дальнейшие планы?
– Сейчас в раздумьях. Было бы интересно применять знания в теннисе, но одновременно можно быть посмелее, хочется попробовать открыть кофейню. Мне нравятся булочные кофейни, непринужденный формат, хороший интерьер. Мне понравилась история Кати Добряковой, которая нырнула в проект, не понимая, что делать, по интуиции и желанию. Для меня такие поступки дики – как прыжок с парашютом. Но ее история меня мотивировала, было бы круто сделать что-то похожее. Поставить галочку, что я сделал для себя что-то безбашенное. Хочется перебороть страх.
